| Общественная жизнь в Иркутской области | |
| 28.05.2020 |
Николай Салацкий: от Курской дуги до иркутского Вечного огня |
|
|
|
Иркутск, 28.05.20 (ИА «Телеинформ»), - В Иркутске в микрорайоне Приморский есть улица Салацкого. Она названа в память о фронтовике, сражавшемся на Курской дуге, о человеке, всю свою жизнь посвятившем развитию и сохранению Иркутска, – Николае Салацком. Человеке, которому Иркутск, среди прочих важных объектов, обязан созданием Вечного огня и мемориала славы на Нижней набережной. Телеинформ продолжает публиковать материалы из серии «Улицы имени Победы». Парень из тайгиНиколай Салацкий родился в 1919 году в маленькой – всего на восемь дворов – деревеньке Владимировск Усольского района, расположенной в предгорьях Восточных Саян. Он был пятым из девяти детей у отслужившего в царской армии поляка Франца Салацкого и переселенки Анны Лоншаковой. Они в 1907 году вскоре после свадьбы перебрались в тайгу, поскольку жизнь в Иркутске тогда была очень тяжелой. Однако и после обустройства сперва на кордоне, а после – в деревне неподалеку от него, намного легче она не стала, в 1920-21 годах было самое голодное время. «Сестра вспоминала то тяжелое время: «Удивляюсь, Коля, как ты выжил. Питался ты в детстве главным образом капустой и горохом. Хлеба почти совсем не было. Постоянно лазал то на печь, то на стол, сильно падал и разбивался до крови. Мама по хозяйству, особенно во время сенокоса, уходила на целый день, наш покос был далеко за рекой Тойсук, а с тобой оставалась я, а мне было-то всего девять лет. Мама, смотря на тебя, часто просто в отчаяние приходила и наказывала – смотри за ним, держи его, чтобы он не поломал себе шею. И я целыми днями за тобой бегала, а самое главное – нечем было кормить», – напишет позже Николай Салацкий в своих мемуарах «О былом как было».
Улица Салацкого Конечно, в таких условиях работать он начал с самого детства – сначала помогал родителям, затем с 14 лет работал с братом на выгрузке леса. В таких условиях о сколько-нибудь хорошем образовании говорить не приходилось. И все же, после принятия в комсомол в 15 лет, Николай Салацкий сначала подтягивает знания с помощью образованных знакомых, а затем отправляется в Иркутск, планируя поступить на рабфак. Там по рекомендации знакомых он обращается к репетитору, параллельно работая и отдавая тому за учебу почти весь заработок. Но в результате упорный юноша поступает сразу на второй курс вечернего автодорожного рабфака, а днем работает сперва на стройке, потом на пилораме, изо всех сил старается помогать семье сестры, у которой жил, каждый день пешком добирается на работу, потом на учебу, потом домой – это при том, что жила сестра в начале улицы Горького на берегу Ангары, а рабфак находился на другом берегу Ушаковки. В результате в 1937 году Салацкий заболел, врачи диагностировали истощение и малокровие, и тот был вынужден вернуться к родным в тайгу. На границеВ 1938 году Николая Салацкого призвали в армию. Его это порадовало – юноша хотел стать кадровым военным. Он служил в погранвойсках в Забайкалье, в первые же дни был там зачислен в школу младших командиров, к началу 1941 года дослужился до политрука погранзаставы. – Современному читателю сложно объяснить, кто такие политруки, парторги, их часто путают с особистами, – отмечает кандидат исторических наук, сотрудник Иркутского областного краеведческого музея Артем Ермаков. – Но по сути они выполняли функции младших командиров. И в бою, если пропадали официальные командиры, политруки обязаны были принимать командование на себя. У Салацкого был чин лейтенанта. Именно там, на границе он знакомится с будущей женой – тогда еще старшеклассницей Валей, приехавшей с другими школьниками помогать со сбором урожая в колхозе, на землях которого дислоцировалась погранзастава. В июне 1941 года Николай Салацкий отправляется в отпуск домой. Именно в следующем в Иркутск поезде он услышит по радио о том, что фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Не зная, что делать, он все же решает добраться до родных, а дома его уже ждет телеграмма с приказом немедленно вернуться на заставу. Многие пограничники, как и Салацкий, подали заявления об отправке добровольцами на фронт, но им отказали. Тогда опасались нарушения нейтралитета со стороны Японии и не хотели ослаблять восточную границу. – К концу 1942 года стало очевидно, что японцы увязли в войне на Тихом океане и вряд ли нападут, – отмечает Артем Ермаков. К фронтуИ в ноябре 1942 года Николая Салацкого вызывают с заставы для отправки в Читу, а затем – в Иркутск. Там формировался Нерчинский 236-й стрелковый полк 70-й армии, создаваемой, преимущественно, из кадровых пограничников. В 20-х числах ноября сформированный полк отправлялся на фронт. Он торжественно маршировал от казармы на улице Баррикад по улицам Октябрьской Революции, Карла Маркса, Ленина, Чкалова к железнодорожному вокзалу. «Этот строевой марш по улицам родного города и провожающих иркутян я запомнил на всю жизнь», – напишет Салацкий гораздо позже.
Николай Салацкий Из Иркутска он попал на Урал, где формировалась 106-я Забайкальская стрелковая дивизия. В конце января ее погрузили в эшелоны, которые прибыли сначала в Москву, а затем направились в Елец. От Ельца предстоял пеший марш в направлении Курской дуги, к селу Чернь – более 100 километров. Эшелон с лошадьми отстал и затерялся, в результате люди сами тащили пушки, снаряды, полевую кухню. Продуктов почти не было, лучшей едой было, если удавалось достать картошки и сварить «в мундире». Наконец, добрались до места, на фронт – «началась чрезвычайно тяжелая фронтовая жизнь в первом эшелоне». – Это была «незнаменитая война», – говорит Артем Ермаков. «Наша оборона проходила на высоте прямо в глубоком снегу, никаких траншей и землянок не было. В небольшой разбитой бывшей немецкой землянке находился только КП роты, а весь личный состав окопался в глубоком снегу. Из снега делали укрытия, днем нельзя было и головы высунуть. Все время били немцы, их снайперы, ночью мы долбили мерзлую землю, стремились с большим трудом окопаться, нам удалось выдолбить небольшие землянки и траншеи. В период обороны удалось успешно отбить несколько немецких разведок боем и захватить языка. В этих боях мужали и закалялись солдаты и офицеры», – напишет в своих воспоминаниях Николай Салацкий. Еды по-прежнему не хватало, пришла весна, а люди продолжали ходить в зимней форме и валенках, обмундирование не приходило. Затем начался и тиф, «скосивший четверть состава». В том числе заболел и умер командир их роты, которую в результате пришлось возглавить Салацкому. Но вскоре и он слег с тифом. В первой половине мая выздоровел и вернулся в роту, где был уже новый командир – иркутянин Уступкин. Вскоре политрук узнал, что сменилось и командование дивизией и командование армией: – Все старое руководство было освобождено, они из-за своей безответственности еще до наступления боев чуть голодом не заморили и измотали отборные силы кадровых пограничников. Со слезами на глазах…К концу мая Николай Салацкий дослужился от политрука роты до парторга батальона, хотя в своей «родной» первой роте он все еще очень часто бывал. Вокруг во время своих и немецких вылазок и просто под обстрелами гибли однополчане – друзья и знакомые. Сам Салацкий был на волосок от гибели, когда поступил приказ первой роте по команде отправиться в атаку. А впереди не только немецкие минные поля и пристреленная ими зона, но и свои мины, которые просто не успели бы обезвредить. Николай собирался вместе с первой ротой отправиться в эту самоубийственную атаку, раз уж таков приказ, но в последний момент атаку пехоты отменили, вместо нее выступили танки – они и подорвались на тех минах, в бой отправилось около 50, 17 из них загорелось, атака захлебнулась. – Весна и лето 1943 года – это история концентрации огромных военных и человеческих ресурсов в одном месте с обеих сторон, – говорит Артем Ермаков. – Когда обе стороны понимают, что наступление будет именно здесь и эффект внезапности был потерян. Поэтому стороны откладывали наступление, постоянно наращивая ресурсы. Наконец, 11 июля поступил приказ о начале наступления. «Я созвал политбюро, рассказал об обстановке, полученном приказе. Было принято решение о том, что я должен быть в первой роте, она выходила ближе всего к немецкой обороне и, следовательно, первой будет врываться к немцам и ей будет тяжелее других рот», – напишет в мемуарах Салацкий. Им тогда удалось прорваться, захватив несколько немецких траншей, но от 120 человек первой роты в живых осталось семеро. В своих записках Николай Салацкий вспоминает многих погибших с теплом и горечью, без лишних слов, скорее, документально описывает страшные картины войны. «При участии санитарного взвода мы прочесали поле битвы, собрали трупы, в том числе подняли убитых: командира роты Уступкина, комвзвода Кузьмина, санитарку Надю и еще многих, многих других, нашли одного сильно контуженного сержанта Середкина. Так не стало моей родной первой роты», – вспоминает он. «Меня убило…»Тем временем советские войска на Курской дуге продолжали наступление, немцы не выдерживали атак и отступали. «К 21 июля за десять дней непрерывных наступательных боев наш батальон понес большие потери. Стрелковых и пулеметной рот уже не существовало. От них осталась небольшая группа солдат, которую возглавил замкомбата капитан Чупин, и оставался штаб командира батальона, при нем было несколько солдат из хозвзвода и два станковых расчета, уцелевших от пулеметной роты», – говорится в воспоминаниях.
Воспоминания Николая Салацкого Чупин со своей группой, куда входил и Николай Салацкий заняли важную высоту в селе Моховое недалеко от Орла. Затем Салацкий отправился к комбату, а ночью немцы пошли в контрнаступление, пытаясь выбить русских с высоты. По телефону комполка приказал бросить все силы на удержание высоты, пообещав к полудню подкрепление. И Салацкий с остатками батальона – двумя станковыми расчетами, остатками хозвзвода и ординарцем комбата стал прорываться к Чупину. «Один станковый расчет уже отстал. Бойцов у меня осталось всего человек 10-12. «Я вскакиваю, кричу «За Родину! За Сталина! Вперед!» И делаю последний прыжок к траншее. В это время сильный удар. Меня отбросило, упал вниз головой, лицом в картофельную борозду. Через какой-то миг очнулся, приподнял голову, увидел капитана и тихо сказал: «Товарищ капитан, меня убило». – В активных боях он пробыл меньше двух недель – к сожалению, до 1943 года включительно это соответствует статистике жизни младшего комсостава в наступлении, – говорит Артем Ермаков. – Практически все младшие командиры вокруг него погибли. «В глазах есть жизнь»Но, несмотря на тяжелое ранение, Салацкий был еще жив. Командир приказал вытащить его из траншеи и уволочь в овраг, там его спрятали в подвале сгоревшего дома и вернулись в бой. Больше никто из батальона не выжил. А Николая Салацкого подобрали, погрузили в повозку и отправили в медсанбат. «Немного я пробыл в медсанбате, где мне обработали рану и извлекли куски металла, и все спрашивали, что тебя ранило и как тебя ранило. Всем казалось слишком невероятным, что я жив», – вспоминал он. Ночью его переправили в полевой госпиталь, осматривали, щупали бедро, где слышался хруст. «Врачи бегают, шепчутся, перенесли меня в отдельную палату, и вдруг быстро входит полковник медицинской службы без халата, в пыли, у него на груди орден Красного Знамени, и сразу же ко мне: «Покажи глаза». Смотрит, повторяет громче «Покажи глаза лучше». Я смотрю на него, почти теряя сознание (…), полковник вполголоса говорит врачу: «В глазах есть жизнь. Посади дежурного, внимательно наблюдайте, рана очень серьезная. Информируйте меня. Завтра я посмотрю и решим, что дальше», – вспоминал Салацкий. Именно этот эпизод потом он вспоминал чаще всего. – Я всегда помню его эмоциональный рассказ о том, как он в госпитале лежал – лежу, говорит, я – то ли живой, то ли уже мертвый – над ним склоняется хирург, посмотрел в глаза и говорит – «У этого парня в глазах есть жизнь, будем бороться», – рассказала Телеинформу бывшая коллега Салацкого по Иркутскому отделению ВООПИК Светлана Утмелидзе.
Дочь Николая Салацкого Наталья Мельникова А вот саму войну, по словам дочери Николая Салацкого Натальи Мельниковой, он не любил вспоминать: – Страшно было, он даже вспоминать не хотел. Кстати, многие не хотят вспоминать. Его вытащили, увезли раненого, а почти все, кто с ним воевал, погибли. Потому что они стояли там насмерть. И был приказ не отступать, держать позицию и ждать 1-ю армию. Битва же на Курской дуге была решающей. На следующий день, после еще одного осмотра тем полковником медслужбы его отправили самолетом в госпиталь в Липецке, там прооперировали. Рентген показал множество крупных и мелких осколков и пулю в правой подвздошной области и правом бедренном суставе. Часть осколков извлекли, затем отправили в госпиталь в Махачкале, где извлекли еще часть и куски подсумка с грантами. Позже ему предстояло пережить еще пять операций в иркутском институте ортопедии. И все равно все осколки извлечь так и не удалось. – У него было 30 осколков, он всю жизнь ходил через боль – боль была адская в ноге, – вспоминает дочь. – Вытащить осколки было невозможно – там и так было много операций. И он до самой старости так с болью в ноге и ходил. И когда он летал в командировки в другие города, то его всегда останавливали – он не мог пройти рамку, всегда звенел. Поэтому он всегда возил с собой рентгеновские снимки. Прощание с мечтойТем временем рана у Салацкого не заживала, в госпитале в Махачкале он пролежал до середины декабря 1943 года, затем его комиссовали с инвалидностью второй степени и отправили домой. Так рухнула его мечта быть кадровым офицером – сам Салацкий в своих воспоминаниях признается, что плакал тогда. Домой он приехал едва живой – помимо тяжелой раны, из-за которой с трудом ходил, подхватил в Махачкале малярию, которая периодически обострялась. Однако упорно старался дальше жить и работать.
Николай Салацкий в первом ряду, третий справа Вскоре его пригласили на работу в Усольский горком комсомола, где спустя некоторое время избрали первым секретарем. В 1953 году он становится сначала первым заместителем секретаря парткома, а затем – и секретарем парткома на строительстве ангарской ГЭС. Именно там ему довелось встретить диспетчера на строительстве Елену Гончарук или просто Леночку, проявлявшую к нему странный интерес. Долгое время такой интерес вызывал у Николая Салацкого, давно женатого на любимой Валечке, беспокойство и опасения. Оказалось же, что она просто его узнала, но не могла поверить своим глазам – Леночка была медсестрой, дежурившей в полевом госпитале у постели тяжелораненого политрука. Именно от нее он уже в мирное время узнает, что тогда из-за газовой гангрены планировали ампутировать ему ногу, но вмешался прибывший в госпиталь начальник медслужбы фронта Петровский, спасший ему ногу и жизнь. «Я все время на вас смотрю, и не верю своим глазам, что это вы, что вы выжили и ходите на обеих ногах», – приводит Николай Салацкий слова Леночки. Много позже, в 1979 году случай сведет его в Москве с тогда уже академиком Борисом Петровским и им удастся пообщаться. – Всю жизнь после войны он был благодарен врачам, при нем было установлено много мемориальных досок врачам в Иркутске, – говорит Светлана Утмелидзе. – Это все в память и в благодарность тем врачам, которые когда-то ему спасли жизнь. Хотя у него много осколков удалили, но, тем не менее, у него в бедре осталось много осколков. Поэтому ему было тяжело ходить. В конце 80-х или начале 90-х ему даже пришлось встать на костыли. Но сам он никогда не жаловался на это, был очень мужественным человеком. Служение городуВ 1957 году Николая Салацкого избирают секретарем сначала Свердловского, а затем Октябрьского райкома КПСС. А в 1962 году он становится председателем иркутского горисполкома и занимает эту должность в течение 18 лет. – Отчасти его комсомольская, а затем партийная карьера связана с тем, что он был комиссован и на год раньше многих вернулся домой. Хотя внутренне он был человеком достаточно скромным, не карьеристом, просто работы было много, а делать ее было некому. Несмотря на скромность, он был человеком, принимающим достаточно конфликтные решения, – говорит Артем Ермаков. – Умение преодолевать у него еще и до войны было, но после нее развилось в максимальной степени. Это ситуация, когда инвалид не хочет выглядеть инвалидом, для этого приходится прилагать в два-три раза больше усилий, чтобы работать наравне со здоровыми людьми. Это опыт постоянного преодоления в течение всей жизни. Он отмечает, что «Салацкий во многом сформировал облик современного Иркутска»: – Он занимался тем, что называется «градостроительная политика» – для Советского Союза 60-70-х годов это чрезвычайно редкое явление. Без какого-либо специального образования он понимал, что такое урбанизм – что город надо сохранять и развивать в комплексе. Именно Николай Салацкий стал активно заниматься благоустройством города и его активным развитием. Он добился строительства Ново-Иркутской ТЭЦ, Иннокентьевского моста, при нем построены Дворец спорта «Труд», Торговый комплекс, гостиница «Интурист», кинотеатры «Гигант» и «Баргузин», застроены Лисиха, Ново-Ленино, Синюшина гора, Академгородок, Солнечный, Первомайский, Приморский, Юбилейный и так далее. При Салацком впервые создан Генплан Иркутска с учетом перспектив развития города. Причем этот план, сформированный еще в конце 1960-х, предусматривал вынос аэропорта за черту города – уже тогда это казалось очевидным. Однако новый первый секретарь Иркутского обкома КПСС Николай Банников, едва переехав в регион из Казахстана, добился отмены этого решения, настаивая на том, что в переносе аэропорта нет нужды, достаточно немного изменить угол ВПП. В результате генплан пришлось корректировать, отказавшись от переноса аэропорта.
– Он только работал, – вспоминает дочь. – Дома он почти не бывал, приезжал в 11-12 вечера и ложился спать, у него даже не было сил покушать. Ночью вставал, пил корвалол, а в шесть утра уже вставал и уезжал на работу. И вот так – всю жизнь. Все 20 лет была битва за город, мы его дома практически не видели. Отдыхал он так – на дачу приедет, мама сварит обед, потом он кидал под елку пиджак, ложился на землю. Затем вставал: «Все, Валечка, дорогая, я поехал, я надумал тут». И ехал опять в горсовет, звонил, всех поднимал – появились новые задумки. У него все время какие-то задумки в голове крутились. Ему говорят – Николай Францевич, сегодня же выходной. А он отвечал – ничего, наотдыхаемся еще. У Вечного огняИ именно по инициативе Николая Салацкого и при его активнейшем участии в Иркутске был создан Мемориал славы с Вечным огнем. – Безусловно, фронтовые годы повлияли на создание этого мемориала. Это была его мечта, – говорит Наталья Мельникова. – И другие памятники фронтовикам он делал. Идея создания «Вечного огня» его посетила, когда он только стал мэром – в 1962 году. А в 1975 году эта места осуществилась, поскольку сразу все сделать нельзя было – проектов было много: Ново-Иркутская ТЭЦ, Торговый комплекс, троллейбусы пускали. И строили этот мемориал всеми силами – весь горсовет участвовал, до 10 вечера все работали. Началось все с того, что в конце 1974 года в стране началась подготовка к празднованию 30-летия Победы. В Иркутске задумались, как отметить эту важную дату и увековечить память погибших иркутян. Рассматривались разные варианты, пока в начале января 1975 года не прозвучало предложение разместить памятник на Нижней набережной. «Я сразу сообразил, что это неплохая идея и в предложении есть резон, но будет очень много трудностей, препятствий, там старый огромный золоотвал, узкоколейная железная дорога завода имени Куйбышева, там проходят все главные инженерные артерии города, – написал Николай Салацкий в своих воспоминаниях. – На следующий день рано утром я один бродил, утопая в снегу, осматривая со всех сторон этот запущенный участок, и все больше убеждался, что Е. И. Яковлева права. Здесь, в старом полуразрушенном сквере, на месте, где когда-то стоял Иркутский острог, куда лучше разместить это памятное место». Было предложено несколько вариантов проекта памятника, но больше всего всех заинтересовало предложение главного художника города Виталия Смагина. После Николай Салацкий отправился в Рассоху, где находился гранитный карьер, договариваться о том, чтобы в срок были сделаны фрагменты для мемориала. Выяснилось, что с большим трудом, непрерывно работая мастера попытаются уложиться в такие короткие сроки. После этого началось проектирование, подготовка генплана, все это делалось в кратчайшие сроки. Рассказывая о своей затее Николаю Банникову, Салацкий предварительно оценил проект в 200-250 тысяч рублей. «Когда был рассмотрен генплан и стали выпускать рабочие чертежи и сметы, стало ясно, что затраты значительно превысят миллион, но я об этом не стал никому докладывать, боялся, как бы вообще не испортить дело и шел на риск, стягивал на стройплощадку все, что только можно было стянуть и рационально использовать», – написал позднее Николай Салацкий. Привлекались все строительные и транспортные хозяйства, участвовали военные и многие другие. «На строительстве мемориала был такой энтузиазм, какой трудно себе представить. Каждый коллектив считал для себя честью в любое время дня или недели работать над увековечиванием памяти погибших. Работа на объекте обычно шла с 8 утра до 12 часов ночи. Работали и в субботние, и в воскресные дни», – вспоминал Николай Салацкий. А когда начался монтаж блоков стелобада и плит Вечного огня, работа шла круглосуточно – это было уже начало мая, а завершить хотели во чтобы то ни стало ко Дню Победы. В 10 вечера 7 мая при укладке одна из полированных плит, изготовленных Слюдянским рудоуправлением, развалилась. К вечеру 8 мая изготовили и доставили из Слюдянки новую плиту и еще одну запасную. В результате к 9 мая проект был полностью завершен. – Мемориал «Вечный огонь» построен именно стараниями Салацкого – не облисполкома, не обкома партии, – говорит Светлана Утмелидзе. – Он реализовал это строительство за короткий период своей силой воли и авторитетом, уговорил Петра Киселя сделать эту звезду. Те, кто подходят к нашему «Вечному огню», никогда не думают, что она сделана из камня, всем кажется, что это металл. И открывать его, конечно, должен был Николай Францевич – фронтовик, инвалид войны, а открывал, как всегда, секретарь обкома Банников, который не верил в этот проект. Он же потом и на пенсию его (Салацкого – прим. ред.) отправил, укоротив тем самым ему жизнь. – Мы ему обязаны историко-архитектурным комплексом Нижней набережной, – говорит Артем Ермаков. – Он создал его, не разрушив единства центра города. Он выдержал бой с обкомом за сохранение и реставрацию окружающих архитектурных памятников (Салацкий добился реставрации Спасского собора, Богоявленской церкви и Польского костела – прим. ред.). «О былом как было»Николай Салацкий практически всю жизнь служил Иркутску – сначала на посту председателя горисполкома, затем – будучи заместителем председателя президиума областного отделения ВООПИК. В 1992 году в свет вышла книга его воспоминаний о всей минувшей жизни «О былом как было. Записки председателя горисполкома». А в 1993 году Николая Салацкого не стало – подвело сердце, измученное тяжелыми нагрузками и несколькими операциями под общим наркозом, когда из него извлекали осколки.
Мемориальная доска на улице Салацкого Артем Ермаков отмечает, что неоднократно поднимал вопрос о необходимости переиздания книги «О былом как было» или хотя бы ее оцифровке, она очень интересна с точки зрения истории Иркутска. – Я в свое время говорила с мэром, чтобы эту книгу переиздали – там изложены такие интересные факты, даты и фамилии, у него была отличная память, – поддерживает его и Светлана Утмелидзе. И все же о Николае Салацком в Иркутске помнят. Помимо названной в честь него улицы на нескольких домах размещены посвященные ему мемориальные доски, в сквере возле драмтеатра установлен памятник. Елена Петрова, Телеинформ, фото автора и из архива семьи Николая Салацкого ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ В РАМКАХ ПРОЕКТА «УЛИЦЫ ИМЕНИ ПОБЕДЫ»:
Тэги: |
